ушёл вознесенский

"Хлещет черная вода из крана,
хлещет рыжая, настоявшаяся,
хлещет ржавая вода из крана.
Я дождусь — пойдет настоящая"

Андрей Андреевич, простится ли? -
Как ни старались - не смогли...
Поэт - смешной и удивительный
На радиаторе Земли.

такую фамилию как, например, "бродский" я тогда и не знал

ушёл ронкин

перепост
http://retromaniak.livejournal.com/335402.html?#cutid1
«Сейчас, вспоминая о 60-х годах, любят говорить о двоедушии, двоемыслии. Насчет души судить не берусь — это прерогатива теологов. Что же касается двоемыслия — слово это употребляют, на мой взгляд, неверно: „циничное братство двоемысленных, как плесень, возникшая в атмосфере оттепелей и детанта, есть всего только половое созревание советского функционера“. (Эрнст Неизвестный). Именно функционеры-то и не были двоемысленными — одна, но пламенная мысль одолевала их — как ближе устроиться к кормушке. Остальное было попугайским повторением: на трибуне — бессмысленных лозунгов, в кулуарах — столь же бессмысленной критики (и то и другое они заимствовали у разного рода „классиков“). Двоемыслием страдали именно мы. Рассуждали о свободе личности и преследовали „стиляг“, восхищались чекистами и презирали КГБ, готовились к „последнему, решительному бою“ и ненавидели милитаризм… Играли в коммунизм, вернее — уходили в коммунистическую эмиграцию от реальной жизни.

Через четыре десятилетия мой друг Сергей Хахаев сформулировал установки нашей подпольной группы: „Мы хотели распространить на всю страну идеалы нашего студенческого братства той поры“»

"Дважды у Ронкина звучат горькие ноты. Один раз во время описания „холодной забастовки“ в лагере: „Отрядный капитан Рябчинский говорил нам: „У меня в квартире не теплее, так у меня же дети“. Степан Сорока отвечал: „А вы пустите нынешних зэков к управлению — и вам теплее будет“. Увы! Политзэки оказались неспособны сыграть решающую роль в перестройке, да и народ с большим интересом читает воспоминания гэбистов, чем наши. Посему утверждение Степана остается хотя и не опровергнутым, но и не доказанным“.

Другой раз — в самом конце книги: „Как это ни покажется странным, именно с началом реформ Гайдара, за которого я голосовал, я вдруг ощутил себя не субъектом истории, а объектом чьих-то непонятных мне манипуляций. Конечно, сказался и возраст…“ Но эти горькие нотки не зачеркивают удивительно светлого ощущения от воспоминаний.

Может быть, дело в том, что в отличие от большинства современных писателей Ронкину так же интересно писать, как и жить? В нем отсутствует напрочь, наотмашь то, что римляне называли taedium vitae („горечь жизни“). При всем своем донкихотстве, доподлинном, мучительном, он — весел. Мужественно весел. В отличие от Дон Кихота, на которого он очень и очень похож, он — Рыцарь не Печального, но Веселого Образа. Человек — добр"