5-ое сентября, среда.[1945] Ну и молодцы, бергедорфовцы! Если бы все русские люди умели так постоять за себя, как эти; если бы повсюду появилась подобная решимость, если бы все, как и эти, поняли, наконец, что сила, которая держит их под небывалым гнетом, сильна лишь до тех пор, пока ее боятся, большевизм не просуществовал бы и трех дней. Есть какая-то особая незримая внутренняя грань, которую каждый подсоветский человек должен перешагнуть, и за этой гранью вдруг как-то начинается область свободы, необходимой для того, чтобы перестать бояться темной силы – большевизма. Я не могу и не имею времени сейчас выразить эту мысль, как следует, но сущность ее заключается вот в чем: лишь тогда наша страна может освободиться от большевизма (собственными силами, без помощи извне), когда, по крайней мере, значительная часть народа проделает этот процесс освобождения по отношению сама к себе. Возможно ли это? Это уж другой вопрос, и очень сложный, и я оставляю его пока в стороне. Но могу сказать одно: что за последние четыре года я видел немало соотечественников, совершивших эту внутреннюю эволюцию, и для них уже возврата нет: они могут умереть, но признать власть большевизма снова – никогда. К числу таких людей принадлежит и основная масса обитателей лагеря в Бергедорфе.

Репатриаторы, как все и ожидали, сегодня снова появились в лагере. Они прошли к англичанину-коменданту и заявили, что, по их сведениям, в лагере скрываются 500 советских подданных украинцев (как видно, информация НКВД не так уж безупречна).

– Я принимал в лагерь по документам, – ответил комендант, – а документы говорят, что у меня советских подданных здесь нет.

– Тогда позвольте нам это проверить.

– Пожалуйста.

Репатриаторы покинули комендатуру и вошли в лагерь. Тут служба информации НКВД доказала, что жрет народные деньги недаром. Из огромного множества бараков, заселенных поляками, украинцами и галичанами, советские агенты безошибочно выбрали барак украинцев и приказали выстроиться всем. Но и приказывать не требовалось: со всех сторон на площадь к машине бежали люди и собирались в огромную, пока еще безмолвную, но, вместе с тем, зловещую толпу. Несмотря на негласный приказ всем, кто не говорит по-галицийски, покинуть лагерь, почти все остались в нем и даже пришли на площадь.

Речь держал старший из репатриаторов. Человек, слыхавший это выступление, утверждает, что оно точь-в-точь, как грамофонная пластинка, повторяла многочисленные речи советского лейтенанта, ведавшего здесь репатриацией: смесь наглой лжи о «всепрощении» со скрытыми угрозами, замаскированными лишь настолько, чтобы их не почувствовали англичане и чтобы дрогнуло сердце у каждого загипнотизированного подсоветского гражданина.

– Я слышал, между прочим, – заявил оратор, – что среди вас есть бывшие полицаи и бургомистры. А знаете ли вы, что когда мы били немцев на Украине, то многие полицейские даже нам помогали и теперь являются полноправными гражданами СССР?

И он начал говорить о том, что все дело в том, чтобы вовремя «раскаяться» и что настоящие враги Советского Союза – не столько бывшие полицейские, сколько те, кто отговаривает их теперь от добровольного заклания, т. е. от возвращения к большевикам.

– Ну, этих людей мы сыщем сами, – заявил репатриатор, – и сами повесим.

И тут из толпы раздался звонкий женский голос:

– А заодно надо повесить НКВД и тебя, в том числе.

Репатриатор сразу же умолк, опустил голову и начал, как рассказывают, не краснеть, а багроветь от злобы. Его товарищи пугливо оглянулись и сгрудились теснее. Толпа заколыхалась. Будь что-нибудь подобное в СССР (если это можно представить), я не сомневаюсь, что эти четверо убийц смело открыли бы огонь по трех- или четырехтысячной толпе. Но здесь было иное. И гиене пришлось преобразиться в голубя. Оратор поднял налитые кровью злобные глаза змеи и снова заговорил. Но уже о другом и для других. Почувствовав, что настроение украинцев опасное, он вдруг решился аппелировать к патриотическим чувствам поляков и галичан. Но и здесь его ожидал большой сюрприз. Поговорив немного об ужасах изгнания и о благах жизни в родном доме, репатриатор осведомился:

– А что же вам мешает возвратиться в Польшу, товарищи галичане и поляки?

– Вы мешаете! – Раздалось из толпы.

– Мы? Но наших войск нет больше в Польше.

– Нет? Зато НКВД осталось.

– Ограбили и ушли, а агентов своих оставили.

В одну минуту толпа пришла в страшное волнение. Круг ее около машины быстро суживался. На каждую фразу советского представителя тотчас же следовали сотни выкриков.

– Грабители!

– Палачи!

– Мы вернемся, когда вас там не будет!

Репатриатор лихорадочно засовывал тезисы своей речи в карман, в то время как его товарищи уже лезли в машину. Бросив тезисы, начальник тоже сунулся в кабинку и, уже закрывая дверцу, крикнул:

– Ну и черт с вами, оставайтесь! Будете тут на английских и американских капиталистов работать!

Маска была сброшена. Гиена вновь стала гиеной, и толпа ринулась к машине. Только присутствие англичан спасло репатриантов от самосуда, но позору им пришлось хватить достаточно. В одну секунду машина была окружена сотней парней, которые засунув пальцы в рот, свистели все время, пока старший репатриатор ковырял дрожащими руками ключ зажигания. По какому-то странному совпадению у машины оказался так же весь лагерный хор – здоровенные ребята с лужеными глотками. Приникая лицами к стеклам машины, они шикали и оглушительно свистели до тех пор, пока автомобиль не тронулся, а потом еще долго бежали за ним следом, посылая на прощание своим «освободителям» крепкие русские ругательства и дружный хохот...

...Надо полагать, больше Бергедорфский лагерь не будет осчастливлен визитами советских представителей.

Николай Пашин. Из дневников "пропавшего без вести".