публика

taken from
Тем не менее, наличие двух одномоментных народов, как и возможность лёгкого перехода из одной общности в другую, что называется, на лице города.
Присутствие третьего проявилось, когда после испанского оперного спектакля в Большом (то есть из комфортной акустической и тепловой срезы) я вышел под козырёк главного входа, а там ветреный осенний вечер (уже совсем стемнело) и какая-то эстрадная сволочь оголтело кричит в микрофон - значит, где-то по соседству концерт идёт и толпа колышется.
Физически ощутимо.

Эта перемена сильно вдарила по голове (так кипяток или лёд бьёт по резцам) - и не потому, что из юдоли искусств на улку, а просто вот так, невзначайно, ещё один социальный лифт по ушам прошелестел - где мы и где оне.
И сколько нас и, на самом деле, кто мы? Кто все эти мы?

От всего этого так устаёшь, что перестаёшь смотреть по сторонам; начиная понимать людей, смотрящих в метро в одну точку.

Константин КЕДРОВ

http://triallab.blogspot.com/2011/09/blog-post.html#more

"Мнимости в геометрии" – это весьма своеобразный ответ православного богослова и математика на открытия Альберта Эйнштейна. Физика и космология Эйнштейна для материалистов была слишком идеалистична, а для идеалистов слишком материалистична. Флоренский говорил: "Хорошо, что теория относительности материалистична – плохо, что не до конца материалистична". Нематериалистичной она была в том, что разрушила миф о существовании абсолютного пространства и абсолютного времени. Выяснилось, что этих чудовищ просто не существует. Отсюда и название частной и общей теории относительности. Относительное время и относительное пространство, а правильнее сказать, пространство – время Эйнштейна утратило ньютоновскую незыблемость. В зависимости от скорости пространство может сжиматься или расширяться, а время – ускоряться или замедляться, доходя до нулевых значений. Абсолютной и неизменной остается только скорость света, всегда 300 000 км/сек. Мы на Земле ничего этого не замечаем, потому что движемся с черепашьими скоростями. Если бы мы двигались со скоростью света, то время на наших часах было бы равно нулю. За пределами скорости света никаких физических реальностей нет. Там мнимые величины со знаком минус. Флоренский предположил, что мнимые математические величины после нуля дают нам описание того света. С физической точки зрения там ничего нет, но физикой дело не ограничивается. Там-то все только и начинается. Заканчивается книга Флоренского весьма примечательным наблюдением. Если тело преодолеет скорость света, оно "вывернется" через себя, его масса разрастется до пределов всей Вселенной, оно из материального объекта превратится в некую вечную сущность, в платоновский эйдос, лежащий в основе любых вещей.

Этот труд вдохновил Михаила Булгакова на блистательный финал романа "Мастер и Маргарита", где скачка всадников описана по законам Флоренского. "Воланд летел тоже в своем настоящем обличье. Маргарита не могла бы сказать, из чего сделан повод его коня и думала, что возможно, что эти лунные цепочки и самый конь – только глыба мрака, и грива этого коня - туча, а шпоры всадника – белые пятна звезд". Именно после этого разрастания до пределов неба всадники влетают в тот свет.

Скажем проще: в своей главной книге Флоренский с помощью математики, физики и поэзии стремился доказать реальность потустороннего мира.
---
В лингвистике отец Павел стоял на той же позиции, что и его современник философ Лосев, отсидевший за свои идеи девять лет на лесоразработках. Оба мыслителя были имяславцами. Основная идея имяславцев: "Имя Божие есть Бог, но Бог не есть Имя". Трудновато? Конечно. Ведь нас учили, что реальность – это сама вещь безымянная и бесчувственная. Затем, по мере убывания и отдаления от реальности, следует имя вещи. Флоренский и Лосев – идеалисты, весьма близкие к лингвистической философии. В их системе сначала Имя Бога, оно же Бог, потом символ Бога, потом образ Бога и лишь потом внизу самое нереальное – дальний отблеск имени.

Еще интереснее рассуждения соловецкого узника о пространстве и времени. Дерево – это лес в отдельной точке времени и пространства. Если же мы хотим увидеть отдельное дерево в перспективе времени и пространства, оно превратится в лес. Если же мы хотим увидеть лес в пространстве и времени, возникает образ и символ лесных нимф дриад и лесного бога Пана, ибо они есть душа леса. Символ и образ – это душа или лес в вечности.