nbsp;                                      

nbsp;                                                 

Лексика в буддийских текстах: обзор и практика                   

Как известно, буддизм и христианство, формировались независимо друг от друга, а потому между их терминологиями как системами в принципе нет ничего общего.

Но, приступая к переводу буддийских текстов (с английского, тибетского, санскрита), русскоязычный переводчик неизбежно сталкивается с проблемой собственной позиции. Хотя в идеале он должен, «сохраняя нейтралитет», передавать переводимое так, как оно есть «само по себе», без ложных интерпретаций, это оказывается весьма трудным делом, поскольку он пользуется словарным запасом русского языка, языка русской культуры, который включает немало христианских терминов и концептов. Потому переводчик попадает в противоречивую ситуацию: он вынужден передавать специфические реалии буддизма (индуизма, джайнизма и т.д.) на языке, проникнутом концепциями и лексикой православно-русской культуры. Трудность усугубляется и тем, что эти концепции и смыслы не всегда осознаются, как мало осознается все то, чем мы привычно пользуемся. Для их осознания необходима специальная работа (хотя бы, на первый случай, установление значений слов по толковому словарю).   

Есть ли выход из этой ситуации? Исторический опыт и христианства и буддизма убедительно показывает, что подобный выход находился многократно: и Библия, и буддийские тексты уже тысячи раз (!) и достаточно адекватно (удовлетворительно) переводились на множество языков. 

Для преодоления трудностей означенной ситуации всего удобнее разделить христианскую лексику на (1) общую лексику, (2)  двузначную и  (3) узко-специфическую. Опишем вкратце эти три вида.

1.Слова типологически общие для буддизма и христианства (или  вообще для многих религий) и не вызывающие особых проблем при переводе или создании буддийских текстов: алтарь, поклоны, почитание, усердие, терпение, понимание, смысл, размышление, ум, сознание, мудрость, живое существо и т.д.

По сути, это слова из общей (нейтральной) лексики. Они обозначают качества личности, психологические состояния, познавательные процессы, телесные действия и т. д. Но даже и эти известные слова нередко обозначают в христианстве и буддизме несколько разные вещи. (То, что они конкретно обозначают в буддизме, выясняется при чтении текстов и из практики. Так, например, поклоны в православии и  в буддизме совершаются по-разному). Но разность здесь не настолько велика, чтобы возникала необходимость применять разные слова. Когда разница становится значительной, мы уже имеем дело со словами второго вида.

2. Лексика «двойного назначения»: душа, грех, благодать, демон и т.д. Эти слова  имеют, как минимум, по два смысла. В первом случае это – христианские термины, а во втором – слова обыденного и литературного языка (общая лексика). Так, душа в христианстве (и некоторых других религиях) – бессмертная нематериальная сущность, созданная богом, предмет дискуссий богословов и т.д. А в обычном смысле – это слово, передающее психические состояния («душа ушла в пятки», «души не чаять»), никак прямо не связанные с религией.

Такое разграничение, разделение определенного пласта лексики на (1) христианские термины и (2) общую лексику – первый важный шаг для правильного перевода буддийских терминов. Второй и окончательный – тщательный подбор слова-термина для буддийского переводимого текста. Это может занять немало времени, поскольку каждый «кандидат» в термины потребует анализа смыслов.

Так, душа в христианском смысле не может быть термином, обозначающим предмет духовной практики в буддизме, поскольку душа сотворена богом в определенный момент и т.д., а в буддизме нет бога-творца и нет понятия начала для «потока психических явлений» («сантана»). Объект-субъект духовной практики в буддизме обозначается терминами читта, манас или виджняна (психика, ум, сознание). Однако слово душа может употребляться в буддийских текстах в общелексическом, т.е. нетерминологическом смысле.

Подобным же образом, потребуют некоторого анализа слова грех, благодать и т.д.

3. Лексика настолько специфически

Но одним глазком Достоевский все же заглядывал в бездну. В романе «Бесы» есть такой мрачный персонаж – Шигалев, теоретик «социального устройства будущего общества». Это весьма примечательная фигура. Он решительно отвергает западных идеологов социализма: «Платон, Руссо, Фурье, колонны из алюминия, все это годится разве для воробьев, а не для общества человеческого». «Все рабы и в рабстве равны», - так Петр Верховенский выразил суть системы Шигалева. Тезис явно перекликается с высказыванием известного историка М.М. Ковалевского: «Деспотии Востока могли первые породить мысль о том, что равенство возможно в бесправии, а, следовательно, и при отсутствии свобод». Равенство всех в бесправии перед лицом государства, воплощенного в царе, является, пусть и с некоторыми оговорками, базовым качеством московского тяглового строя, ставшего архетипом России. Именно этот архетип и зазвучал с новой силой в большевизме, особенно – в Сталине. И точно так же, как Сталин вырастает из России, из нее же вырастает Шигалев с его системной теорией. Шигалев почвенен – вот тайное послание, заключенное Достоевским в этом сумеречном персонаже.